augean_stables (![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
augean_stables) wrote2022-08-20 11:03 am
augean_stables) wrote2022-08-20 11:03 am
Entry tags:
После Путина снова будет оттепель и перестройка
Циклы российской истории долгие, но всегда заканчиваются одинаково.
David Broad (CC BY 3.0)
Годовщина победы «августовской революции 1991 года» в 2022 году вызывает только горькое чувство разочарования, переходящее в депрессию. За 31 год страна прочертила невообразимую траекторию, скатившись от свежей демократии к полноцветному фашизму.
Уничтожены все механизмы представительного правления, результаты выборов пишет компьютер по заложенному алгоритму. Уничтожен независимый суд. Уничтожена независимая пресса. Оппозиционеров арестовывают и травят боевыми отравляющими веществами. По всей территории страны — террор. Людей судят не только за выступления с лозунгами «Мир!», «Нет войне!», но и арестовывают на улице за сине-желтые кроссовки или за кавычки, поставленные в «неправильном» месте в посте в соцсетях. Ничего подобного не могло бы присниться ни Гестапо, ни сталинским палачам из НКВД (хотя это тоже были не последователи Ганди). Говорить про сегодняшнюю Россию «как по Оруэллу» глупо: Оруэлл о таком ужасе не писал.
Ничего подобного в истории XXI века не было. Однако история имеет еще и действие антидепрессанта. Французская революция, свершившаяся под лозунгом «Свобода, равенство, братство!», плавно перешла в братоубийственную войну и кровавый террор, породила империю, которая еще 12 лет вела войны — с неизбежным итогом в пять миллионов трупов. Отсчитывая 31 год от 1789 года — года взятия Бастилии, что до сих пор пышно отмечается во Франции — мы получаем Реставрацию, снова монархию и торжество ancien regime. Думать, что русская история будет чем-то отличаться, наверное, нет оснований.
История болезни и смерти русской демократии хорошо известна. Болезнь началась задолго до вступления полковника КГБ Владимира Путина в должность президента страны и еще до появления государства «Российская Федерация» на сцене.
Первого декабря 1991 г. Совет народных депутатов Российской Советской Федеративной Социалистической Республики (РСФСР) принял закон о моратории на выборы на два года. Таким образом парламент одного государства стал парламентом совершенно другой страны. Что уже имело исторический прецедент — Долгий Парламент времен английской революции (1640–1649 гг).
К концу моратория парламент не захотел сдавать свои полномочия и в октябре 1993-го объявил импичмент президенту Ельцину. Бывший функционер компартии Борис Ельцин понимал политику только как «вопрос о власти» (Ленин) и послал танки парламент расстрелять (что было встречено с «пониманием» по другую сторону океана администрацией Билла Клинтона).
В то же время угрожающими для государства стали центробежные силы. Республика Чечня совершенно вышла из-под контроля федерального центра, создала свои вооруженные силы, нефтеносная республика Татарстан навязала Москве «договор о суверенитете».
Мало кто помнит, но в 1993 в Свердловской области прошел референдум, на котором 80% граждан высказались за создание «Уральской республики», был принят «Устав» (конституция) и даже имелась своя валюта, «уральские франки».
Вероятно, на этом моменте Ельцин понял, что завтра произойдет распад страны. Это никак не входило в его планы и политическую идеологию. После расстрела парламента он позвонил главе «Уральской республики» Эдуарду Росселю — Ельцин его хорошо знал, ибо сам был партийным главой Свердловской области до переезда в Москву — и пообещал, что завтра пошлет танки расстрелять и его.
Россель угрозу понял и подчинился. Президент Чечни, бывший советский генерал Джохар Дудаев, угрозы не понял. Отчасти потому, что он был чеченец — а эти люди не понимают угроз, — отчасти потому, что в отличие от Росселя, у которого не было никого, кроме плохо вооруженных полицейских, у Дудаева под командой были тысячи вооруженных мужчин, которые хорошо владели оружием. Русская армия это очень быстро поняла, пытаясь с лету взять столицу Чечни Грозный в декабре 1994 года.
Кровопролитная чеченская война 1994-1995 гг. стала похоронами русской демократии, ибо никакая демократия не может существовать, если сносит с лица земли целые города — как это сегодня делает русская армия в Украине.
После этого у Ельцина не осталось никакой народной поддержки, и он был вынужден искать ее у тех, кого называют силовиками: у армии и того, что осталось от КГБ СССР. Сегодня уже невозможно точно установить, выиграл ли Ельцин действительно выборы 1996 года или он их украл: независимых наблюдателей не было, за подсчетом голосов никто не следил. Как истинный популист, Ельцин много говорил о народе, но предпочитал иметь дело не с ним, а с немногими избранными, которых, как он думал, мог контролировать.
Среди «избранных» были и сотрудники советского КГБ — ибо, как объяснил позднее Путин, «бывших сотрудников КГБ не бывает». К моменту распада СССР КГБ был не только тайной полицией, но и мощной политической силой. Начиная с 1967 года шеф КГБ Юрий Андропов постоянно внедрял во все государственные структуры своих сотрудников, там они работали агентами влияния в своем собственном государстве. В итоге к 1991 году все министерства, крупные корпорации и монополии были пронизаны сотрудниками КГБ, которые имели только одну лояльность — своему ведомству.
В государственных организациях сотрудники КГБ управляли политикой, из частных они выкачивали деньги. Неоднократно в прессе озвучивалась такса 18% — налог, который все корпорации в 1990-х должны были платить тайным фондам КГБ. КГБ стало чем-то наподобие сицилийской мафии — но в масштабах 1/7 части суши. Те, кто отказывались платить, платили своей жизнью. С середины 1990-х начинается серия убийств и загадочных смертей. Впервые доказать, что это было убийство боевым отравляющим веществом, а не случайностью, удалось в случае смерти банкира Ивана Кивелиди, который финансировал демократические партии (он умер в 1995 году).
Выпустив джинна из бутылки, найти с ним после этого компромисс было невозможно. Заявление Ельцина 31 декабря 1999 года о том, что своим преемником он выбирает Владимира Путина, стало последним гвоздем в гроб демократии.
Это была смена правления: в республике «преемников» быть не может, если «преемник» — это уже монархия.
Путин уже действовал по учебнику: сначала уничтожил независимый суд — сегодня в России не избирается ни один судья. Потом уничтожил независимую прессу, потом уничтожил выборы, потом неправительственные организации. Далее все было неизбежно. Столь же неизбежной была и война, ибо, как давно доказал Андрей Сахаров, права человека и безопасность нераздельны.
Означает ли это, что окно Овертона над Россией закрылось навсегда? Конечно, нет. Даже в условиях постоянно гнета — который не снился и Оруэллу в страшном сне — в России создалась свободолюбивая мощная культура, выросли сильная интеллигенция и средний класс, которые не желают жить ни по правилам СССР, ни по правилам Путина. Только за первые две недели массовых протестов против войны в России на них выходили десятки тысяч человек, и только задержанных было 17 тысяч. Ничего подобного не было за первые четыре года вьетнамской войны в США — хотя там и была полная свобода.
Циклы российской истории идут от водружения правителя на трон до его смерти. Путин болен, он плохо выглядит и уж точно не вечен.
В 100% исторических случаев смерть правителя означала и изменение политического курса (за исключением 1980-х, когда геронтократов уже втаскивали полумертвыми на трон). Затем — снова либерализация, потом — политические изменения и реформы.
Как говорил известный русский литературовед Дмитрий Лихачев, «в России надо жить долго». Лихачев знал, о чем говорит: он был узником сталинских лагерей в 1920-х, но увидел демократию в России в 1990-е. Поэтому, если революция потерпела поражение, надо просто попробовать пожить дольше, чтобы увидеть, как она снова победит.
Виктор Давыдов
Советский диссидент, журналист. Автор книги о политическом использовании психиатрии в СССР «Девятый круг».
19.08.2022
David Broad (CC BY 3.0)
Годовщина победы «августовской революции 1991 года» в 2022 году вызывает только горькое чувство разочарования, переходящее в депрессию. За 31 год страна прочертила невообразимую траекторию, скатившись от свежей демократии к полноцветному фашизму.
Уничтожены все механизмы представительного правления, результаты выборов пишет компьютер по заложенному алгоритму. Уничтожен независимый суд. Уничтожена независимая пресса. Оппозиционеров арестовывают и травят боевыми отравляющими веществами. По всей территории страны — террор. Людей судят не только за выступления с лозунгами «Мир!», «Нет войне!», но и арестовывают на улице за сине-желтые кроссовки или за кавычки, поставленные в «неправильном» месте в посте в соцсетях. Ничего подобного не могло бы присниться ни Гестапо, ни сталинским палачам из НКВД (хотя это тоже были не последователи Ганди). Говорить про сегодняшнюю Россию «как по Оруэллу» глупо: Оруэлл о таком ужасе не писал.
Ничего подобного в истории XXI века не было. Однако история имеет еще и действие антидепрессанта. Французская революция, свершившаяся под лозунгом «Свобода, равенство, братство!», плавно перешла в братоубийственную войну и кровавый террор, породила империю, которая еще 12 лет вела войны — с неизбежным итогом в пять миллионов трупов. Отсчитывая 31 год от 1789 года — года взятия Бастилии, что до сих пор пышно отмечается во Франции — мы получаем Реставрацию, снова монархию и торжество ancien regime. Думать, что русская история будет чем-то отличаться, наверное, нет оснований.
История болезни и смерти русской демократии хорошо известна. Болезнь началась задолго до вступления полковника КГБ Владимира Путина в должность президента страны и еще до появления государства «Российская Федерация» на сцене.
Первого декабря 1991 г. Совет народных депутатов Российской Советской Федеративной Социалистической Республики (РСФСР) принял закон о моратории на выборы на два года. Таким образом парламент одного государства стал парламентом совершенно другой страны. Что уже имело исторический прецедент — Долгий Парламент времен английской революции (1640–1649 гг).
К концу моратория парламент не захотел сдавать свои полномочия и в октябре 1993-го объявил импичмент президенту Ельцину. Бывший функционер компартии Борис Ельцин понимал политику только как «вопрос о власти» (Ленин) и послал танки парламент расстрелять (что было встречено с «пониманием» по другую сторону океана администрацией Билла Клинтона).
В то же время угрожающими для государства стали центробежные силы. Республика Чечня совершенно вышла из-под контроля федерального центра, создала свои вооруженные силы, нефтеносная республика Татарстан навязала Москве «договор о суверенитете».
Мало кто помнит, но в 1993 в Свердловской области прошел референдум, на котором 80% граждан высказались за создание «Уральской республики», был принят «Устав» (конституция) и даже имелась своя валюта, «уральские франки».
Вероятно, на этом моменте Ельцин понял, что завтра произойдет распад страны. Это никак не входило в его планы и политическую идеологию. После расстрела парламента он позвонил главе «Уральской республики» Эдуарду Росселю — Ельцин его хорошо знал, ибо сам был партийным главой Свердловской области до переезда в Москву — и пообещал, что завтра пошлет танки расстрелять и его.
Россель угрозу понял и подчинился. Президент Чечни, бывший советский генерал Джохар Дудаев, угрозы не понял. Отчасти потому, что он был чеченец — а эти люди не понимают угроз, — отчасти потому, что в отличие от Росселя, у которого не было никого, кроме плохо вооруженных полицейских, у Дудаева под командой были тысячи вооруженных мужчин, которые хорошо владели оружием. Русская армия это очень быстро поняла, пытаясь с лету взять столицу Чечни Грозный в декабре 1994 года.
Кровопролитная чеченская война 1994-1995 гг. стала похоронами русской демократии, ибо никакая демократия не может существовать, если сносит с лица земли целые города — как это сегодня делает русская армия в Украине.
После этого у Ельцина не осталось никакой народной поддержки, и он был вынужден искать ее у тех, кого называют силовиками: у армии и того, что осталось от КГБ СССР. Сегодня уже невозможно точно установить, выиграл ли Ельцин действительно выборы 1996 года или он их украл: независимых наблюдателей не было, за подсчетом голосов никто не следил. Как истинный популист, Ельцин много говорил о народе, но предпочитал иметь дело не с ним, а с немногими избранными, которых, как он думал, мог контролировать.
Среди «избранных» были и сотрудники советского КГБ — ибо, как объяснил позднее Путин, «бывших сотрудников КГБ не бывает». К моменту распада СССР КГБ был не только тайной полицией, но и мощной политической силой. Начиная с 1967 года шеф КГБ Юрий Андропов постоянно внедрял во все государственные структуры своих сотрудников, там они работали агентами влияния в своем собственном государстве. В итоге к 1991 году все министерства, крупные корпорации и монополии были пронизаны сотрудниками КГБ, которые имели только одну лояльность — своему ведомству.
В государственных организациях сотрудники КГБ управляли политикой, из частных они выкачивали деньги. Неоднократно в прессе озвучивалась такса 18% — налог, который все корпорации в 1990-х должны были платить тайным фондам КГБ. КГБ стало чем-то наподобие сицилийской мафии — но в масштабах 1/7 части суши. Те, кто отказывались платить, платили своей жизнью. С середины 1990-х начинается серия убийств и загадочных смертей. Впервые доказать, что это было убийство боевым отравляющим веществом, а не случайностью, удалось в случае смерти банкира Ивана Кивелиди, который финансировал демократические партии (он умер в 1995 году).
Выпустив джинна из бутылки, найти с ним после этого компромисс было невозможно. Заявление Ельцина 31 декабря 1999 года о том, что своим преемником он выбирает Владимира Путина, стало последним гвоздем в гроб демократии.
Это была смена правления: в республике «преемников» быть не может, если «преемник» — это уже монархия.
Путин уже действовал по учебнику: сначала уничтожил независимый суд — сегодня в России не избирается ни один судья. Потом уничтожил независимую прессу, потом уничтожил выборы, потом неправительственные организации. Далее все было неизбежно. Столь же неизбежной была и война, ибо, как давно доказал Андрей Сахаров, права человека и безопасность нераздельны.
Означает ли это, что окно Овертона над Россией закрылось навсегда? Конечно, нет. Даже в условиях постоянно гнета — который не снился и Оруэллу в страшном сне — в России создалась свободолюбивая мощная культура, выросли сильная интеллигенция и средний класс, которые не желают жить ни по правилам СССР, ни по правилам Путина. Только за первые две недели массовых протестов против войны в России на них выходили десятки тысяч человек, и только задержанных было 17 тысяч. Ничего подобного не было за первые четыре года вьетнамской войны в США — хотя там и была полная свобода.
Циклы российской истории идут от водружения правителя на трон до его смерти. Путин болен, он плохо выглядит и уж точно не вечен.
В 100% исторических случаев смерть правителя означала и изменение политического курса (за исключением 1980-х, когда геронтократов уже втаскивали полумертвыми на трон). Затем — снова либерализация, потом — политические изменения и реформы.
Как говорил известный русский литературовед Дмитрий Лихачев, «в России надо жить долго». Лихачев знал, о чем говорит: он был узником сталинских лагерей в 1920-х, но увидел демократию в России в 1990-е. Поэтому, если революция потерпела поражение, надо просто попробовать пожить дольше, чтобы увидеть, как она снова победит.
Виктор Давыдов
Советский диссидент, журналист. Автор книги о политическом использовании психиатрии в СССР «Девятый круг».
19.08.2022