![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
augean_stablesОригинал взят у ![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif)
_o_tets_ в "Трудно быть богом" Алексея Германа. Часть III. Благородный дон Румата
Первый час фильма можно назвать «Один день Руматы Эсторского». Благородный дон просыпается после вечерней попойки, играет на саксофоне, выезжает в город, бродит по его лабиринтам, заходит в кабак, посещает королевский дворец и везде вольно или невольно общается с десятками совершенно ненужных людей, липнущих к нему, как мухи. Зритель ходит за Руматой невидимым спутником, и так же, как Румате, ему постоянно заслоняют обзор свисающие с потолка мешки, веревки, чьи-то лица и тела. Самый обсуждаемый кадр фильма, на котором виден ослиный член не выглядит нарочитой пощечиной общественному вкусу и вообще не выделяется из остального видеоряда – это просто вид на Арканар с другой точки – то, что можно увидеть из положения лежа, если вы очнулись на городской улице или в хлеву. Зрителю кажется, что все длится тот же нескончаемый день, но в какой-то момент приходит мысль - для одного или даже нескольких дней решающих событий происходит слишком много - просто мы (вместе с Руматой) не замечаем, как день сменяется днем. А, может быть, нам показана не только временная перспектива, но и множество дней одновременно, наслоившихся в сознании Руматы один на другой? Это бы ответило на вопрос почему так тесно и столько лиц сразу лезет в кадр.
Умберто Эко ошибся, пожелав зрителю этого фильма "приятного путешествия в ад". Нет, это не ад. В аду есть черти и мучимые, здесь же граница незаметна. «Сообразите, что весь ужас в том, что у него уж не собачье, а именно человеческое сердце!» И если в доне Рэба человеческое заметить все-таки сложно, то, например, в придурковатом солдате из «черных», штурмующих замок Руматы – запросто. Мы видим его только на несколько секунд, но отмечаем обезьянку на его плече – очевидно, он ее кормит, бережет, говорит с ней. А сейчас, пребывая в дурацком восторге, во все глаза смотрит на невиданное зрелище. Нет, это не черт и не орк, это человек, хотя он и способен убивать без угрызений совести. А смешной изобретатель с самодельными крыльями: "Летать учимся! Но все больше вниз"?
Если вам кажется, что в этом фильме царят лишь жестокость и порок, и нет человеческих лиц, значит ваши глаза просто не привыкли к темноте. Постарайтесь не абстрагироваться от них с отвращением, внимательно присмотритесь и вы увидите, что почти все они - люди и все они - разные.
Да, этих надо постараться полюбить черненькими или хотя бы серенькими - беленьких в этом мире просто нет. Но есть те, кто лучше остальных. И пусть барон Пампа донес на Будаха и, неловко оправдываясь, сам недоумевает, как это получилось («Имя у него какое-то собачье…»). Зато он добрый, доверчивый, любит свою баронессу и умеет дружить. Оказывается, в этом мире и это – много! Пусть Кира-Ари похваляется, что беременна от бога, скандалит со своим благодетелем и способна без видимой причины плюнуть ему в лицо. Худшее в ней – от страха. Зато она плачет, рассказывая, как брат всю ночь избивал книгочея, и поэтому она – человек.
***
Благородный дон Румата выглядит таким же жестоким и циничным, как и другие обитатели Арканара. Он щедро раздает пинки и подзатыльники направо и налево, всех презирает, кривляется, все время цинично шутит. О том, что он еще сам не превратился в арканарца, догадаться непросто, но можно. Вот мы в его замке. Огромный раб колодках с приязнью смотрит на хозяина, в шутку обещающего продать его в порт. Другой слуга так обнаглел, что ходит в хозяйских сапогах. Так мы узнаем, что в этом доме слуг не бьют и даже балуют. Очевидно, они не боятся и обожают своего странного хозяина.
Нет, Румата еще не стал арканарцем, он непрерывно и блестяще играет свою роль – и вынужден играть, даже оставаясь с близкими людьми. Его настоящее лицо мы видим редко - только несколько раз за фильм. Когда Румата видит кол для казни проституток. Когда Румата, раздосадованный, опустошенный и вселенски усталый, отвечает Будаху «Сердце мое полно жалости». В конце фильма. И в эпизоде, когда он вдруг читает придворному поэту, зарывшему свой талант: «Гул затих, я вышел на подмостки…» Очевидно, это одна из придумок Германа, родившаяся уже в процессе съемок - в сценарии (как и в книге) на этом месте предполагался шекспировский монолог Гамлета. Румата не просто читает пастернаковского «Гамлета» - это и монолог его самого - Руматы, уставшего играть эту роль, Руматы, на которого направлен арканарский сумрак ночи, Руматы, который поневоле участвует в другой драме (ученые отправлены в Арканар поддержать Возрождение, а Возрождения-то и нет). Он один, и уже предчувствует гибельную, предрешенную развязку. И, когда на вопрос Гаука "Кто это написал?" Румата отвечает "Я!" и хохочет, в этом можно расслышать не только юмор.
Шекспировский Гамлет задается вопросом "терпеть" или "оказать сопротивленье". Этим же мучается и Румата, пока еще может терпеть. С убийством Ари рушится последний смысл его присутствия в Арканаре - становится ясно, что он не может ничего - даже защитить даже близких. И тогда он берется за мечи. В конце мы видим Румату изменившегося, может быть, слегка безумного, но, несомненно, счастливого. Ему уже не нужно скрываться и лицемерить, он может открыто носить очки или играть джаз на саксофоне на весь Арканар, а не только у себя в замке. Фильм можно трактовать и как историю человека, освободившегося через поступок.
Не стоило ли повыбить эту сволочь раньше, и взять на себя ответственность за будущее Арканара? Или будет только хуже? Или это все равно, потому что принципиально ничего не изменится? Мы не знаем ответа на эти вопросы, потому что мы не знаем будущего - ни своего, ни будущего Руматы. Мы даже не знаем куда он уезжает - стал ли он правителем страны или, может быть, просто послал всех к черту и, может, наконец сказать вполне искренне: "Я не дьявол и не бог, я кавалер Румата Эсторский, веселый благородный дворянин, обремененный капризами и предрассудками и привыкший к свободе во всех отношениях".
Мы знаем только, что пока он счастлив, что есть музыка и есть необычайный простор, и кровь от арканарской резни ушла в землю, и там, где она пролилась лежит белый, все скрывающий и очищающий снег. Никто не знает, стало ли лучше, но красота не ушла из мира и жизнь бредет своим чередом медленно и спокойно, как лошади в кадре.
"Трудно быть богом" Алексея Германа. Часть I. Красота. Грязь. Юмор. Страх
"Трудно быть богом" Алексея Германа. Часть II. "Зачем он извратил Стругацких?!"
_o_tets_ в "Трудно быть богом" Алексея Германа. Часть III. Благородный дон РуматаПервый час фильма можно назвать «Один день Руматы Эсторского». Благородный дон просыпается после вечерней попойки, играет на саксофоне, выезжает в город, бродит по его лабиринтам, заходит в кабак, посещает королевский дворец и везде вольно или невольно общается с десятками совершенно ненужных людей, липнущих к нему, как мухи. Зритель ходит за Руматой невидимым спутником, и так же, как Румате, ему постоянно заслоняют обзор свисающие с потолка мешки, веревки, чьи-то лица и тела. Самый обсуждаемый кадр фильма, на котором виден ослиный член не выглядит нарочитой пощечиной общественному вкусу и вообще не выделяется из остального видеоряда – это просто вид на Арканар с другой точки – то, что можно увидеть из положения лежа, если вы очнулись на городской улице или в хлеву. Зрителю кажется, что все длится тот же нескончаемый день, но в какой-то момент приходит мысль - для одного или даже нескольких дней решающих событий происходит слишком много - просто мы (вместе с Руматой) не замечаем, как день сменяется днем. А, может быть, нам показана не только временная перспектива, но и множество дней одновременно, наслоившихся в сознании Руматы один на другой? Это бы ответило на вопрос почему так тесно и столько лиц сразу лезет в кадр.
Если вам кажется, что в этом фильме царят лишь жестокость и порок, и нет человеческих лиц, значит ваши глаза просто не привыкли к темноте. Постарайтесь не абстрагироваться от них с отвращением, внимательно присмотритесь и вы увидите, что почти все они - люди и все они - разные.
Да, этих надо постараться полюбить черненькими или хотя бы серенькими - беленьких в этом мире просто нет. Но есть те, кто лучше остальных. И пусть барон Пампа донес на Будаха и, неловко оправдываясь, сам недоумевает, как это получилось («Имя у него какое-то собачье…»). Зато он добрый, доверчивый, любит свою баронессу и умеет дружить. Оказывается, в этом мире и это – много! Пусть Кира-Ари похваляется, что беременна от бога, скандалит со своим благодетелем и способна без видимой причины плюнуть ему в лицо. Худшее в ней – от страха. Зато она плачет, рассказывая, как брат всю ночь избивал книгочея, и поэтому она – человек.
***
Благородный дон Румата выглядит таким же жестоким и циничным, как и другие обитатели Арканара. Он щедро раздает пинки и подзатыльники направо и налево, всех презирает, кривляется, все время цинично шутит. О том, что он еще сам не превратился в арканарца, догадаться непросто, но можно. Вот мы в его замке. Огромный раб колодках с приязнью смотрит на хозяина, в шутку обещающего продать его в порт. Другой слуга так обнаглел, что ходит в хозяйских сапогах. Так мы узнаем, что в этом доме слуг не бьют и даже балуют. Очевидно, они не боятся и обожают своего странного хозяина.
Нет, Румата еще не стал арканарцем, он непрерывно и блестяще играет свою роль – и вынужден играть, даже оставаясь с близкими людьми. Его настоящее лицо мы видим редко - только несколько раз за фильм. Когда Румата видит кол для казни проституток. Когда Румата, раздосадованный, опустошенный и вселенски усталый, отвечает Будаху «Сердце мое полно жалости». В конце фильма. И в эпизоде, когда он вдруг читает придворному поэту, зарывшему свой талант: «Гул затих, я вышел на подмостки…» Очевидно, это одна из придумок Германа, родившаяся уже в процессе съемок - в сценарии (как и в книге) на этом месте предполагался шекспировский монолог Гамлета. Румата не просто читает пастернаковского «Гамлета» - это и монолог его самого - Руматы, уставшего играть эту роль, Руматы, на которого направлен арканарский сумрак ночи, Руматы, который поневоле участвует в другой драме (ученые отправлены в Арканар поддержать Возрождение, а Возрождения-то и нет). Он один, и уже предчувствует гибельную, предрешенную развязку. И, когда на вопрос Гаука "Кто это написал?" Румата отвечает "Я!" и хохочет, в этом можно расслышать не только юмор.
Шекспировский Гамлет задается вопросом "терпеть" или "оказать сопротивленье". Этим же мучается и Румата, пока еще может терпеть. С убийством Ари рушится последний смысл его присутствия в Арканаре - становится ясно, что он не может ничего - даже защитить даже близких. И тогда он берется за мечи. В конце мы видим Румату изменившегося, может быть, слегка безумного, но, несомненно, счастливого. Ему уже не нужно скрываться и лицемерить, он может открыто носить очки или играть джаз на саксофоне на весь Арканар, а не только у себя в замке. Фильм можно трактовать и как историю человека, освободившегося через поступок.
Не стоило ли повыбить эту сволочь раньше, и взять на себя ответственность за будущее Арканара? Или будет только хуже? Или это все равно, потому что принципиально ничего не изменится? Мы не знаем ответа на эти вопросы, потому что мы не знаем будущего - ни своего, ни будущего Руматы. Мы даже не знаем куда он уезжает - стал ли он правителем страны или, может быть, просто послал всех к черту и, может, наконец сказать вполне искренне: "Я не дьявол и не бог, я кавалер Румата Эсторский, веселый благородный дворянин, обремененный капризами и предрассудками и привыкший к свободе во всех отношениях".
Мы знаем только, что пока он счастлив, что есть музыка и есть необычайный простор, и кровь от арканарской резни ушла в землю, и там, где она пролилась лежит белый, все скрывающий и очищающий снег. Никто не знает, стало ли лучше, но красота не ушла из мира и жизнь бредет своим чередом медленно и спокойно, как лошади в кадре.
"Трудно быть богом" Алексея Германа. Часть I. Красота. Грязь. Юмор. Страх
"Трудно быть богом" Алексея Германа. Часть II. "Зачем он извратил Стругацких?!"
