augean_stables (![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
augean_stables) wrote2020-02-10 07:18 pm
augean_stables) wrote2020-02-10 07:18 pm
Entry tags:
Пациент не важен.
Десять ключевых проблем российского здравоохранения
Центр симуляционного и имитационного обучения Института фундаментальной медицины и биологии Казанского федерального университета. Фото: Kremlin.ru
Если вы включите 24-часовую трансляцию из какого-нибудь травмпункта в условном Орле, вы в ужас придете от этой «помощи»
Сколько помню, – еще с тех пор, как я, учась в школе, собирался поступать в медицинский, и до сего дня, – здравоохранение находится в состоянии реформирования. К системным положительным результатам это приводило далеко не всегда. И дело не в том, что у нас какое-то плохое руководство системой здравоохранения. У нас есть несколько ключевых, основополагающих проблем, которые мешают менять ситуацию к лучшему.
Одна из главных – деньги. Их слишком мало для страны таких географических размеров, с такой сложной инфраструктурой, где много труднодоступных регионов, где учреждения здравоохранения очень рассеяны. Это первое, во что упираются все реформы.
Вторая проблема – нет административных кадров. Люди, которые занимают административные должности в медицине, начиная с заведующих и главных врачей и заканчивая чиновниками в министерствах, зачастую не имеют систематического образования в области управления, организации здравоохранения. Сама система обучения этому в России очень устарела. Я закончил медицинский вуз в 2009 году. Самые бездарные из моих однокурсников пошли не в практикующие врачи, а в управление здравоохранением. Это те, у кого не было таланта и терпения освоить медицинскую специальность. Управление, администрирование – это те сферы, которые требуют глубоких знаний математики, социологии, маркетинга. Но у нас руководители этих знаний зачастую не имеют, а потому не могут грамотно руководить.
Есть успешные, эффективные российские медучреждения, и их руководителей считают выдающимися. Но они просто обладают навыками, которые на Западе считаются сами собой разумеющимися навыками администратора. Их так учат.
В России есть некоторые подвижки в этом смысле. Например, в Высшей школе экономики есть факультет, на котором готовят таких специалистов. Но в целом у нас грамотный администратор – это скорее исключение из правил.
Третья проблема – система финансирования. В России так и не удалось создать систему медицинского страхования. Она очень странная, несправедливая. Взять хотя бы расчеты между региональными Фондами обязательного медицинского страхования (ФОМС). Пациент, скажем, из Тверской или Оренбургской области приезжает в Москву или Петербург получать медицинскую услугу – а ему отказывают, потому что региональный ФОМС задолжал столичному за лечение других пациентов. Фонд, с одной стороны, самостоятельная структура, независимая от Минздрава. Но по факту в каждом регионе фонд работает в пределах отпущенного ему региональными властями бюджета.
В результате это недавно вылилось в кризис, когда ФОМСы в регионах, по сути, объявили дефолт, заявив, что они не могут платить за услуги, которые нужны пациентам.
Четвертая проблема: наша система здравоохранения ориентирована не на пациента, а на «правильную» отчетность. Все занимаются враньем в разных его формах: это приписки, назначение разных исследований, которые прописаны соответствующими протоколами, но не имеют никакого клинического смысла и только тратят деньги и время.
Эта проблема коренится в советском прошлом: все помнят повсеместную тогда подтасовку отчетности. Сейчас то же самое. В итоге никто толком не понимает, насколько эффективно лечение, в достаточной ли степени регионы обеспечены лекарствами, каков уровень зарплат у работников. К чему это приводит? Вдруг оказывается, что в каком-то регионе нет какого-то важного препарата, и срочно должен вмешаться, например, премьер-министр: а ну-ка, немедленно всех обеспечить!
Или возьмем осложнения течения болезни. Во всем мире их считают очень важными, их внимательно изучают. Больше всего по статистике осложнений в США, потому что там самая честная система учета. У нас же вместо этого скрывают данные об осложнениях.
Знаете, сколько в 2018 году в России было смертельных осложнений, связанных с введением наркоза, с анестезией? Ноль! Не зарегистрировано ни единого осложнения такого типа! Это полный бред, потому что это распространенное осложнение. Как можно работать над решением проблемы, если в официальных отчетах она не значится?
Еще пример: квоты на выполнение сложных операций. Учреждению на год выдается N квот, и оно должно выполнить N операций. Если не выполнит – последуют санкции, а больше сделать невозможно. Проверяющие органы не интересует, насколько эти операции были эффективными. Они спрашивают только, все ли деньги были истрачены. Пациент в этой системе вообще не важен.
Реальных данных о зарплатах медперсонала нет. Зарплаты если и выросли, то в основном за счет повышения нагрузки – совмещения большого количества ставок. То есть задача улучшения жизни медперсонала достигнута не была. Перегрузка персонала приводит к ухудшению качества услуг, люди не идут работать в отрасль. Об этом говорилось на самых разных уровнях, в том числе на прямых линиях президента. Но по официальным данным зарплаты в здравоохранении растут – значит, проблемы нет.
Чтобы управлять любой отраслью, нужны объективные данные об этой отрасли. А у нас эта ложь привела к тому, что ни у кого из наших управленцев в здравоохранении нет внятного понимания, что именно нужно учитывать при планировании развития отрасли.
Пятая проблема – резкое снижение имиджа медработника. Появилось множество уголовных дел в отношении врачей. Это наносит ущерб медицине. Я работаю со студентами, с ординаторами, я знаю, что они думают и говорят. Когда правоохранительные органы могут схватить тебя только за то, что ты выполнил абсолютно клинически обоснованное действие, это отвращает молодежь от работы в системе здравоохранения. Причем даже больше, чем низкие зарплаты.
Государство не внимает здравым призывам юристов вывести ответственность за врачебные ошибки (не имеется в виду умышленное причинение вреда пациенту) из Уголовного кодекса. Это должно быть в сфере Гражданского кодекса.
Шестая проблема – квалификация врачей. Насчет образования в вузах я склонен к сдержанному оптимизму. Хотя система обучения там и требует существенных перемен. Но те молодые врачи, которые сейчас заканчивают вузы, лучше, чем мое поколение. Они знают английский язык, понимают важность коммуникации с пациентом.
А вот с повышением квалификации дела плохи. Медицина стремительно меняется. В онкологии, например, протоколы меняются порой каждые год-два на более эффективные. Врач, который после окончания ординатуры не открыл ни одной книжки, не прочитал ни одной научной статьи по своей специальности – опасен!
Особенно остро эта проблема стоит в первичном звене – оно у нас самое замученное. Ситуация с узкими специалистами получше. В первичное звено никто не идет, особенно на периферии. И именно у этих людей большие проблемы с повышением квалификации.
Я повышаю свою квалификацию самостоятельно. Подаю заявки на всевозможные гранты, езжу на зарубежные стажировки, которые оплачивают западные фонды. Если нет такой возможности, то делаю это за свой счет. Я воспринимаю себя как инвестиционный проект. И многие врачи так делают. Но региональные врачи, у которых финансовые возможности намного скромнее, чем у столичных, самостоятельно не могут потянуть такую задачу.
Седьмая проблема – постоянное изменение законодательства. Например, все время ужесточают условия деятельности частных клиник. Они работают все лучше, и это надо приветствовать. Нужно менять систему с командно-административной на рыночную. Там, где нет конкуренции – нет роста, нет развития. Медицинские услуги – такие же, как любые другие: как перевозки, как торговля, сотовая связь.
У нас есть отрасли, в которых Россия очень преуспела. Например, телекоммуникации. Сотовая связь и мобильный интернет в России – в числе лучших в мире. Или службы такси. Развитие происходит там, где государство не мешает.
То же самое должно быть в медицине: между госучреждениями должна быть конкуренция. Они также должны конкурировать с частными медучреждениями.
Восьмая проблема – изоляционизм, он пронизывает сейчас все в России. К счастью, инициативы по импортозамещению не имели широкого распространения. Но ограничения по закупке иностранных препаратов и оборудования очень навредили медицине. Изолироваться от мира в медицине так же невозможно, как строить самолеты без иностранных комплектующих. Наоборот, необходимо на уровне образования, технологий максимально интегрироваться во все мировые тренды, включая доказательную медицину.
Это стремление к изоляции – тоже из советских времен. В 1990-е начался выход на международный уровень, но не случился в том масштабе, в котором это необходимо.
Я стажировался в Германии. Там врачи очень мобильны: человек легко может на два-три месяца сорваться на стажировку в другую страну и получить какие-то специальные навыки и знания, которые сможет применять в своем городе.
У нас это большая редкость. Когда мы живем в убеждении, что нас окружают враги, иностранные агенты – тогда, конечно, никакого обмена знаниями и опытом не будет.
Во всем мире давно осознали необходимость коллаборации. Я езжу на международные конференции и вижу там людей из стран, которые еще совсем недавно воспринимались как отсталые и закрытые: из Китая, Бразилии, Ирана. Их огромное количество на этих мероприятиях. Больше, чем европейцев. Все эти специалисты жаждут получать новые знания, развиваться. В итоге они нас попросту обойдут. И уже обходят! Та же Азия – в отношении высоких технологий.
В этом смысле я с надеждой смотрю на молодое поколение. Они осознают, что для врача незнание английского языка – такой же серьезный дефект, как незнание анатомии или физиологии. Общество стало более открытым в сторону Запада, и, несмотря на все последние политические процессы, вряд ли мы это уже потеряем.
Но на государственном уровне все время декларируется идея, что мы сами все можем, без международного сотрудничества. Это фатальная ошибка!
Девятая проблема – невнимание к регионам. В 2000-е – 2010-е годы у нас во многие учреждения закупалось дорогое современное оборудование. Но далеко не везде оно востребовано: во многих регионах нет врачей, которые умеют на нем работать, нет специалистов, которые могут его обслуживать, нет расходных материалов, денег на их закупку и сервис оборудования. Во многих клиниках эти дорогущие устройства стоят мертвым грузом. И особенно на периферии, так как там даже сервисное обслуживание этого оборудования некому производить.
Неравномерность распределения медицинской помощи – проблема не только России. Большие страны, вроде США и Канады, тоже с этим сталкиваются. Но у нас проблема обострена до крайности. У нас в регионах из-за отсутствия квалифицированной медицинской помощи люди умирают от таких заболеваний, от которых в XXI веке просто неприлично умирать. Отъедешь от Москвы на сотню километров – там уже другой мир.
В регионах большая проблема, например, с транспортировкой пациентов – даже на обычное обследование. Какой-нибудь простой аппарат, вроде эхокардиографа или оборудования для коронарографии, может находиться от пациентов на таком удалении, что не только экстренно, но даже и планово пациенту до этих аппаратов не доехать. Направление ему в его населенном пункте дадут, но доехать до крупного города пациент не сможет, у него просто денег нет на это – в его населенном пункте средняя зарплата 11 тысяч рублей. Это патовая ситуация.
Есть в регионах крупные федеральные центры, которые чувствуют себя неплохо: в Тюмени, Новосибирске, Кургане, Владивостоке. И когда на телевидении хотят создать положительную картинку о медицине, нам как раз и показывают эти учреждения. Например, как в каком-то крупном федеральном медицинском центре ребенку сделали уникальную операцию. Конечно, в России есть врачи высокой квалификации, в том числе пользующиеся уважением и за рубежом. Но нужно понимать, что это не система здравоохранения, а отдельные факты, отдельные учреждения. А если вы включите 24-часовую трансляцию из какого-нибудь травмпункта в условном Орле, вы в ужас придете от этой «помощи», а точнее – от ее отсутствия.
Десятая проблема – чрезмерное давление государства. Какая проблема главная у частных медучреждений? Только бы не пришло государство! Вот создал ты какой-то медицинский продукт, он успешно работает – но, если появляется государство, все рушится.
Разумеется, проблемы в медицине есть не только в России. Например, в США самые большие претензии к президенту Обаме, на критике которых, в том числе, выехал Трамп, как раз касались программы Obamacare.
Ко мне часто приезжают на операции люди, проживающие в США и даже имеющие там страховки. Не потому что там дорого оперироваться, а потому что там долго ждать своей очереди на операцию. У нас часто ругаются, что в России долго ждать квоту на операцию – например, на спинальные операции нужно ждать два месяца. Но в Великобритании, например, лист ожидания по обычной страховке на ту же операцию – год-полтора.
Такие проблемы есть везде. Но они решаются рынком. А задача государства – разруливать самые основные вещи: это скорая помощь, профилактика сердечно-сосудистых, онкологических и других распространенных социально значимых патологий, осложнений. У нас очень много людей погибает от внешних факторов – например, от алкоголя. Работа по профилактике этих патологий – тоже функция государства.
А в остальном участникам рынка нужно предоставить больше свободы.
Все это базовые вещи, без изменения которых, без институциональных перемен никакие национальные проекты работать не будут. Поэтому должность министра здравоохранения – расстрельная. Вероника Скворцова была далеко не худшим министром, хотя к ней есть много вопросов. Наверняка такой же расстрельной эта должность будет и для нового руководителя.
Состояние системы здравоохранения – это отражение экономической, политической ситуации в стране. Изменение ситуации в здравоохранении возможно только тогда, когда будут обеспечены основополагающие условия: сменяемость власти, повышение инвестиционной привлекательности России. А с этим в стране есть сложности.
Алексей Кащеев
8 ФЕВРАЛЯ 2020
Центр симуляционного и имитационного обучения Института фундаментальной медицины и биологии Казанского федерального университета. Фото: Kremlin.ru
Если вы включите 24-часовую трансляцию из какого-нибудь травмпункта в условном Орле, вы в ужас придете от этой «помощи»
Сколько помню, – еще с тех пор, как я, учась в школе, собирался поступать в медицинский, и до сего дня, – здравоохранение находится в состоянии реформирования. К системным положительным результатам это приводило далеко не всегда. И дело не в том, что у нас какое-то плохое руководство системой здравоохранения. У нас есть несколько ключевых, основополагающих проблем, которые мешают менять ситуацию к лучшему.
Одна из главных – деньги. Их слишком мало для страны таких географических размеров, с такой сложной инфраструктурой, где много труднодоступных регионов, где учреждения здравоохранения очень рассеяны. Это первое, во что упираются все реформы.
Вторая проблема – нет административных кадров. Люди, которые занимают административные должности в медицине, начиная с заведующих и главных врачей и заканчивая чиновниками в министерствах, зачастую не имеют систематического образования в области управления, организации здравоохранения. Сама система обучения этому в России очень устарела. Я закончил медицинский вуз в 2009 году. Самые бездарные из моих однокурсников пошли не в практикующие врачи, а в управление здравоохранением. Это те, у кого не было таланта и терпения освоить медицинскую специальность. Управление, администрирование – это те сферы, которые требуют глубоких знаний математики, социологии, маркетинга. Но у нас руководители этих знаний зачастую не имеют, а потому не могут грамотно руководить.
Есть успешные, эффективные российские медучреждения, и их руководителей считают выдающимися. Но они просто обладают навыками, которые на Западе считаются сами собой разумеющимися навыками администратора. Их так учат.
В России есть некоторые подвижки в этом смысле. Например, в Высшей школе экономики есть факультет, на котором готовят таких специалистов. Но в целом у нас грамотный администратор – это скорее исключение из правил.
Третья проблема – система финансирования. В России так и не удалось создать систему медицинского страхования. Она очень странная, несправедливая. Взять хотя бы расчеты между региональными Фондами обязательного медицинского страхования (ФОМС). Пациент, скажем, из Тверской или Оренбургской области приезжает в Москву или Петербург получать медицинскую услугу – а ему отказывают, потому что региональный ФОМС задолжал столичному за лечение других пациентов. Фонд, с одной стороны, самостоятельная структура, независимая от Минздрава. Но по факту в каждом регионе фонд работает в пределах отпущенного ему региональными властями бюджета.
В результате это недавно вылилось в кризис, когда ФОМСы в регионах, по сути, объявили дефолт, заявив, что они не могут платить за услуги, которые нужны пациентам.
Четвертая проблема: наша система здравоохранения ориентирована не на пациента, а на «правильную» отчетность. Все занимаются враньем в разных его формах: это приписки, назначение разных исследований, которые прописаны соответствующими протоколами, но не имеют никакого клинического смысла и только тратят деньги и время.
Эта проблема коренится в советском прошлом: все помнят повсеместную тогда подтасовку отчетности. Сейчас то же самое. В итоге никто толком не понимает, насколько эффективно лечение, в достаточной ли степени регионы обеспечены лекарствами, каков уровень зарплат у работников. К чему это приводит? Вдруг оказывается, что в каком-то регионе нет какого-то важного препарата, и срочно должен вмешаться, например, премьер-министр: а ну-ка, немедленно всех обеспечить!
Или возьмем осложнения течения болезни. Во всем мире их считают очень важными, их внимательно изучают. Больше всего по статистике осложнений в США, потому что там самая честная система учета. У нас же вместо этого скрывают данные об осложнениях.
Знаете, сколько в 2018 году в России было смертельных осложнений, связанных с введением наркоза, с анестезией? Ноль! Не зарегистрировано ни единого осложнения такого типа! Это полный бред, потому что это распространенное осложнение. Как можно работать над решением проблемы, если в официальных отчетах она не значится?
Еще пример: квоты на выполнение сложных операций. Учреждению на год выдается N квот, и оно должно выполнить N операций. Если не выполнит – последуют санкции, а больше сделать невозможно. Проверяющие органы не интересует, насколько эти операции были эффективными. Они спрашивают только, все ли деньги были истрачены. Пациент в этой системе вообще не важен.
Реальных данных о зарплатах медперсонала нет. Зарплаты если и выросли, то в основном за счет повышения нагрузки – совмещения большого количества ставок. То есть задача улучшения жизни медперсонала достигнута не была. Перегрузка персонала приводит к ухудшению качества услуг, люди не идут работать в отрасль. Об этом говорилось на самых разных уровнях, в том числе на прямых линиях президента. Но по официальным данным зарплаты в здравоохранении растут – значит, проблемы нет.
Чтобы управлять любой отраслью, нужны объективные данные об этой отрасли. А у нас эта ложь привела к тому, что ни у кого из наших управленцев в здравоохранении нет внятного понимания, что именно нужно учитывать при планировании развития отрасли.
Пятая проблема – резкое снижение имиджа медработника. Появилось множество уголовных дел в отношении врачей. Это наносит ущерб медицине. Я работаю со студентами, с ординаторами, я знаю, что они думают и говорят. Когда правоохранительные органы могут схватить тебя только за то, что ты выполнил абсолютно клинически обоснованное действие, это отвращает молодежь от работы в системе здравоохранения. Причем даже больше, чем низкие зарплаты.
Государство не внимает здравым призывам юристов вывести ответственность за врачебные ошибки (не имеется в виду умышленное причинение вреда пациенту) из Уголовного кодекса. Это должно быть в сфере Гражданского кодекса.
Шестая проблема – квалификация врачей. Насчет образования в вузах я склонен к сдержанному оптимизму. Хотя система обучения там и требует существенных перемен. Но те молодые врачи, которые сейчас заканчивают вузы, лучше, чем мое поколение. Они знают английский язык, понимают важность коммуникации с пациентом.
А вот с повышением квалификации дела плохи. Медицина стремительно меняется. В онкологии, например, протоколы меняются порой каждые год-два на более эффективные. Врач, который после окончания ординатуры не открыл ни одной книжки, не прочитал ни одной научной статьи по своей специальности – опасен!
Особенно остро эта проблема стоит в первичном звене – оно у нас самое замученное. Ситуация с узкими специалистами получше. В первичное звено никто не идет, особенно на периферии. И именно у этих людей большие проблемы с повышением квалификации.
Я повышаю свою квалификацию самостоятельно. Подаю заявки на всевозможные гранты, езжу на зарубежные стажировки, которые оплачивают западные фонды. Если нет такой возможности, то делаю это за свой счет. Я воспринимаю себя как инвестиционный проект. И многие врачи так делают. Но региональные врачи, у которых финансовые возможности намного скромнее, чем у столичных, самостоятельно не могут потянуть такую задачу.
Седьмая проблема – постоянное изменение законодательства. Например, все время ужесточают условия деятельности частных клиник. Они работают все лучше, и это надо приветствовать. Нужно менять систему с командно-административной на рыночную. Там, где нет конкуренции – нет роста, нет развития. Медицинские услуги – такие же, как любые другие: как перевозки, как торговля, сотовая связь.
У нас есть отрасли, в которых Россия очень преуспела. Например, телекоммуникации. Сотовая связь и мобильный интернет в России – в числе лучших в мире. Или службы такси. Развитие происходит там, где государство не мешает.
То же самое должно быть в медицине: между госучреждениями должна быть конкуренция. Они также должны конкурировать с частными медучреждениями.
Восьмая проблема – изоляционизм, он пронизывает сейчас все в России. К счастью, инициативы по импортозамещению не имели широкого распространения. Но ограничения по закупке иностранных препаратов и оборудования очень навредили медицине. Изолироваться от мира в медицине так же невозможно, как строить самолеты без иностранных комплектующих. Наоборот, необходимо на уровне образования, технологий максимально интегрироваться во все мировые тренды, включая доказательную медицину.
Это стремление к изоляции – тоже из советских времен. В 1990-е начался выход на международный уровень, но не случился в том масштабе, в котором это необходимо.
Я стажировался в Германии. Там врачи очень мобильны: человек легко может на два-три месяца сорваться на стажировку в другую страну и получить какие-то специальные навыки и знания, которые сможет применять в своем городе.
У нас это большая редкость. Когда мы живем в убеждении, что нас окружают враги, иностранные агенты – тогда, конечно, никакого обмена знаниями и опытом не будет.
Во всем мире давно осознали необходимость коллаборации. Я езжу на международные конференции и вижу там людей из стран, которые еще совсем недавно воспринимались как отсталые и закрытые: из Китая, Бразилии, Ирана. Их огромное количество на этих мероприятиях. Больше, чем европейцев. Все эти специалисты жаждут получать новые знания, развиваться. В итоге они нас попросту обойдут. И уже обходят! Та же Азия – в отношении высоких технологий.
В этом смысле я с надеждой смотрю на молодое поколение. Они осознают, что для врача незнание английского языка – такой же серьезный дефект, как незнание анатомии или физиологии. Общество стало более открытым в сторону Запада, и, несмотря на все последние политические процессы, вряд ли мы это уже потеряем.
Но на государственном уровне все время декларируется идея, что мы сами все можем, без международного сотрудничества. Это фатальная ошибка!
Девятая проблема – невнимание к регионам. В 2000-е – 2010-е годы у нас во многие учреждения закупалось дорогое современное оборудование. Но далеко не везде оно востребовано: во многих регионах нет врачей, которые умеют на нем работать, нет специалистов, которые могут его обслуживать, нет расходных материалов, денег на их закупку и сервис оборудования. Во многих клиниках эти дорогущие устройства стоят мертвым грузом. И особенно на периферии, так как там даже сервисное обслуживание этого оборудования некому производить.
Неравномерность распределения медицинской помощи – проблема не только России. Большие страны, вроде США и Канады, тоже с этим сталкиваются. Но у нас проблема обострена до крайности. У нас в регионах из-за отсутствия квалифицированной медицинской помощи люди умирают от таких заболеваний, от которых в XXI веке просто неприлично умирать. Отъедешь от Москвы на сотню километров – там уже другой мир.
В регионах большая проблема, например, с транспортировкой пациентов – даже на обычное обследование. Какой-нибудь простой аппарат, вроде эхокардиографа или оборудования для коронарографии, может находиться от пациентов на таком удалении, что не только экстренно, но даже и планово пациенту до этих аппаратов не доехать. Направление ему в его населенном пункте дадут, но доехать до крупного города пациент не сможет, у него просто денег нет на это – в его населенном пункте средняя зарплата 11 тысяч рублей. Это патовая ситуация.
Есть в регионах крупные федеральные центры, которые чувствуют себя неплохо: в Тюмени, Новосибирске, Кургане, Владивостоке. И когда на телевидении хотят создать положительную картинку о медицине, нам как раз и показывают эти учреждения. Например, как в каком-то крупном федеральном медицинском центре ребенку сделали уникальную операцию. Конечно, в России есть врачи высокой квалификации, в том числе пользующиеся уважением и за рубежом. Но нужно понимать, что это не система здравоохранения, а отдельные факты, отдельные учреждения. А если вы включите 24-часовую трансляцию из какого-нибудь травмпункта в условном Орле, вы в ужас придете от этой «помощи», а точнее – от ее отсутствия.
Десятая проблема – чрезмерное давление государства. Какая проблема главная у частных медучреждений? Только бы не пришло государство! Вот создал ты какой-то медицинский продукт, он успешно работает – но, если появляется государство, все рушится.
Разумеется, проблемы в медицине есть не только в России. Например, в США самые большие претензии к президенту Обаме, на критике которых, в том числе, выехал Трамп, как раз касались программы Obamacare.
Ко мне часто приезжают на операции люди, проживающие в США и даже имеющие там страховки. Не потому что там дорого оперироваться, а потому что там долго ждать своей очереди на операцию. У нас часто ругаются, что в России долго ждать квоту на операцию – например, на спинальные операции нужно ждать два месяца. Но в Великобритании, например, лист ожидания по обычной страховке на ту же операцию – год-полтора.
Такие проблемы есть везде. Но они решаются рынком. А задача государства – разруливать самые основные вещи: это скорая помощь, профилактика сердечно-сосудистых, онкологических и других распространенных социально значимых патологий, осложнений. У нас очень много людей погибает от внешних факторов – например, от алкоголя. Работа по профилактике этих патологий – тоже функция государства.
А в остальном участникам рынка нужно предоставить больше свободы.
Все это базовые вещи, без изменения которых, без институциональных перемен никакие национальные проекты работать не будут. Поэтому должность министра здравоохранения – расстрельная. Вероника Скворцова была далеко не худшим министром, хотя к ней есть много вопросов. Наверняка такой же расстрельной эта должность будет и для нового руководителя.
Состояние системы здравоохранения – это отражение экономической, политической ситуации в стране. Изменение ситуации в здравоохранении возможно только тогда, когда будут обеспечены основополагающие условия: сменяемость власти, повышение инвестиционной привлекательности России. А с этим в стране есть сложности.
Алексей Кащеев
8 ФЕВРАЛЯ 2020