augean_stables

Фото: Unsplash.com

За что «ковидиоты» ненавидят тех, кто поддался «коронабесию»? В чем специфика «речей ненависти», порожденных пандемией? И как этот опыт ненависти скажется на жизни после вируса?

Россия, как недавно выразился вице-премьер Юрий Борисов, «достаточно комфортно» прошла пик распространения коронавирусной инфекции. Правда, наблюдаемые вокруг способы проживать и обсуждать реалии (пост)пандемийного времени «комфортными» и «безопасными» назвать вряд ли можно. Они выстроены на риторике ненависти, которая становится ярким примером бытовой дискриминации. Видимо, пандемия – недостаточный вызов благополучию человечества, раз люди решили усугубить свое положение взаимной аннигиляцией. Пока, по счастью, – только на словах.

Рекомендации и реакции

В ожидании реальной или воображаемой второй волны (даже по данным официальной статистики количество зараженных снова подрастает) одни, судя по всему, усиленно скупают маски и антисептики. В то же время другие, если верить информации о рейдах московской полиции в метрополитене, продолжают, как и в конце весны, считать пандемию COVID-19 сильно переоцененным событием. И далеко не всегда соблюдают необходимые меры безопасности, например, тот же масочный режим в местах скопления людей.

В конце августа – начале сентября эта разница позиций вылилась в очередные публичные споры. Не последнюю роль здесь сыграло начало учебного года и рекомендации об организации работы школ на период сложной эпидемиологической ситуации, которые предложили Минпросвещения и Роспотребнадзор. Россия все-таки из тех стран, где дети как будто воспринимаются как радикальная ценность. Официальная позиция несгибаема, вот и недавно Владимир Владимирович Путин в Послании Федеральному Собранию напомнил, что «наша историческая обязанность – обеспечить устойчивый демографический рост». Реальное же положение дел таково, что манипуляции, потенциально отражающиеся на детском здоровье и благополучии, вызывают массу реакций. У тех, кто обеспечен временем и прочими ресурсами для публичного выражения мнений, конечно.

Итак, онлайн-споры просто не могли не начаться. Тем более, что упомянутые пожелания для большинства учебных заведений – сюрприз! – оказались с трудом выполнимыми. Новые графики учебы плохо подстраиваются под графики работы родителей. Особенно, если детей в семье несколько, няни нет, а один из взрослых не выполняет фулл-тайм только родительские функции. Новые внутренние распорядки (регламент перемещения по школе, скажем) разработаны не для живых детей, а для каких-то суперпослушных и малоподвижных роботов, для которых «ограничение общения» на переменах и прогулках вообще не является проблемой. Централизованного решения об организации и поддержании масочного режима вообще не предполагается, каждый регион ориентируется на местную эпидемиологическую ситуацию. Неудивительно, что перед лицом так организованной государственной охраны общественного здоровья, гражданам приходится самостоятельно принимать решения по заботе о себе и благополучии своих семей.

И вот тут выясняется, что, по крайней мере, по результатам некоторых опросов, почти половина респондентов – против обязательного ношения масок детьми в школах. Аргументы могут быть разными: «маска затрудняет работу легких», «ребенок не сможет сидеть несколько часов в маске». Но за этими как будто вполне логичными доводами кроется нечто большее – полярность позиций тех, кто друг друга презрительно называет «ковидиотами».

Это противостояние в ближайшее время ⁠может усилиться: есть вероятность, что его активизирует окончательное ⁠завершение периода отпусков, более или менее ⁠случившийся выход оффлайн тех, кто не работает удаленно, и, наконец, ⁠осень – время, когда в любом случае появляются очаги простуд ⁠и гриппа. Которые в новых реалиях можно с легкостью принять за проявление ⁠ковид-симптомов. Так что риторика взаимной ненависти, на ⁠которой в том числе строится актуальный «ковидный словарь», вряд ли куда-то исчезнет. Ее, наверное, как и результаты опроса выше, можно аргументировано объяснить и даже оправдать. Но в любом случае важно понимать, что за ней кроется плохо отрефлексированное и, судя по всему, автоматическое желание уничтожить или хотя бы унизить тех, кто смеет вести себя как-то «иначе».

COVID-риторика вражды

Как водится, люди в мире делятся на две категории. По крайней мере, имплицитные ассоциативные тесты говорят, что мы автоматически воспроизводим стереотипы и предрассудки, построенные на размежевании «своих» и «чужих». Коронавирус как мощное явление, которое поколебало привычное устройство мира, не мог не привести к появлению нового водораздела. Наш язык и практика его применения отреагировали так.

Одни переживают «коронафобию». Можно попробовать дать этому «расстройству» какое-то диагностическое описание, надеясь, что когда-нибудь оно пополнит список Международной классификации болезней. Но интуитивно мы все знаем симптоматику состояния: страх быть инфицированным, который может сопровождаться стремлением к тотальной самоизоляции (даже после официального снятия локдауна) и нарастанием ипохондрии. Другие практикуют «ковид-диссидентство»: либо отрицают существование инфекции, либо, имея практику в диванной вирусологии, полагают COVID-19 угрозой не страшнее сезонного гриппа. В период активно действующих ограничительных мер коронафобы могут заниматься карантин-шеймингом ковид-диссидентов – в той или иной степени гневно реагировать на тех, кто демонстративно игнорирует рекомендации по самоизоляции. Взаимная неприязнь описывается через очень удобное понятие «ковидиот»: в одном случае оно означает человека, беспечно оставляющего без внимания пандемию и ее ограничения, в другом – напротив, того, кто нервничает сверх меры, не верит официальной статистике, в лишней скорой на улице различает следы приближающейся второй волны. Удобство неологизма обеспечило его распространение – в немецкоговорящих соцсетях, например, хештег #Covidioten использовали для оценки действий участников майских демонстраций против карантинных мер.

Между полюсами коронафобии и ковид-диссидентства располагаются все повседневные практики. Когда говорят «в маске некомфортно», «я с антителами, зачем мне маска?», «личные опыт подсказывает, что болезнь нестрашная и большинство ее переживет», «опасностей в мире огромное количество, и многие пострашнее вируса», «это все ковид головного мозга», когда шутят «платим за воздух! Тариф “дышим в маске” – 20 руб., тариф “дышим без маски” – 5000 руб.» – все это проявления персональной, не всегда строго выдерживаемой во всех ситуациях позиции относительно также не вполне четких регуляторных мер. Тотальных сюрвивалистов – тех, кто смог полностью изолироваться от внешнего мира с его коронавирусной опасностью – среди нас нет. Да и тех, кто всегда и везде ведет себя как в доковидные времена – тоже. Все-таки нет-нет, да и да. Заставят надеть маску или померить температуру. Вот и приходится вертеться.

Есть и более нюансированные речевые практики. Не англицизмами одними жив русский язык. Вот, например, «маскобесие» или «коронабесие». Русский язык вообще любит эти слова – «бесы», «бесовство». Может, вслед за Достоевским с Сологубом (что вряд ли), а может – из-за какого-то тяготения к народному христианству. Недаром слово «победобесие» изобрел, по некоторым свидетельствам, протоиерей, профессор Санкт-Петербургской духовной академии Георгий Митрофанов. Так или иначе, но «коронабесием» многие скептики еще весной называли не только стремление сознательных граждан соблюдать меры предосторожности, но и официальные позиции врачей и властей, вместе эти меры внедрявших.

При этом «коронабесие» можно с натяжкой считать аналогом термина «инфодемия», который в ВОЗ в апреле предлагали использовать для обозначения «пандемии фейковых новостей о вирусе». Только ВОЗ все-таки основывалась в своем заявлении на нормах определения дезинформации, а отечественные скептики – больше на личных ощущениях преувеличенности опасности COVID-19. И хотя международная организация и российские диванные эксперты разделяли схожий уровень неудовольствия и гнева относительно беспокоящих их сообщений, реакция на авторов такого контента довольно сильно отличалась. Пока международные сервисы, откликнувшись на сообщения ВОЗ, решили бороться с фейками на доступном им организационном уровне, в российских соцсетях пользователи активно ставили хэштег #коронабесие. И либо снабжали им критическое описание любых чужих действий, либо в торжествующей логике «накося-выкуси» комментировали альтернативные подходы к болезни некоторых спикеров – например, доктора Мясникова.

А вот «маскобесие» вошло в ковидный словарь вражды иначе, не как зонтичная метафора, а в качестве очень конкретного продолжения споров об индивидуальных средствах защиты. Прежде всего, о масках, необходимость ношения которых, как мы видим, до сих пор оспаривается, причем не только россиянами. Эти средства защиты органов дыхания постепенно в глазах части публики превратились в «кляпы» и «намордники», стали важнейшим символом «санитарной диктатуры». Соответственно, ношение их приравнивалось к поддержке авторитарной биополитики, а игнорирование превращалось в проявление свободолюбия.

Так риторика ковидной вражды обнажила свои истоки. Это только кажется, что споры ведутся об индивидуальных стратегиях избегания болезни в пандемийном мире. В действительности они – про категорическое несовпадение представлений о персональной мере ответственности за себя и других, которую необходимо выносить и вывозить вообще и особенно – в период пандемии. В период, когда свобода и качество жизни человека определяется тем, в какой мере он может принять необходимость самоограничений. Даже если сама их идея глубоко противна.

Вместо выводов

Возникает интересный парадокс. Сторонники свободы от ношения «намордников», т.е. те, кто вообще-то является источником общественной опасности, часто видят себя в качестве апологетов свободы вообще. Медицинские предписания воспринимаются ими как проявление паники и неспособности принимать самостоятельные решения. Интересно было бы проверить, есть ли корреляция между подобными рассуждениями и политическими предпочтениями людей. Существует ли за пределом этого ситуационного беспокойства о биополитике такая же забота о соблюдении прав человека вообще? И готовность, пусть и с виртуального дивана, как-то эту заботу проявлять? Да вот хотя бы меняя аватарку под цвета какого-нибудь флага, переводя средства в поддержку политических заключенных? Будут ли эти люди столь яростно отстаивать право людей избавляться от других «кляпов»-ограничений?

Сомнения одолевают и в процессе наблюдения за другими баррикадами. Вряд ли же ношение масок стопроцентно говорит о поддержке любых запретов, предлагаемых политическим режимом или медицинскими властями? Да и совершенно необязательно индивидуальная осторожность продиктована согласием с централизованными мерами по контролю за заболеваемостью. Скорее – интуицией, привычкой к «думскроллингу» (постоянному поглощению пугающих новостей), недоверием к официальной статистике, в каких-то случаях – ипохондрией. А еще, возможно, обыденным, построенным на стереотипах, представлением об устройстве жизни вокруг. «Ну, все всё понимают».

Так что само по себе наличие риторики ковидной ненависти, этой языковой поляризации, все-таки не позволяет произвести какие-то удобные обобщения и распределить всех по двум лагерям. Гипотеза Сапира-Уорфа не вполне работает: четкую корреляцию между структурой языка (вражды) и мировоззрением в нашем случае вряд ли можно обнаружить. Люди живут, следуя более, чем одной линии поведения даже относительно одного конкретного санитарно-полицейского вызова. Но можно обнаружить другое: такой расцвет hate speech означает, что мы очень близки к нормализации hate crime. И, судя по всему, нам в принципе уже неважно, по какому поводу воспроизводить пассивную агрессию или свирепое негодование. Мы – а речь, как видно, идет обо всем мире – чувствуем себя нормально, пока автоматически воспроизводим в языке предрассудки и стереотипы, когда обвиняем и стыдим.

Толерантность, инклюзия, забота о безопасности, благополучии другого и в доковидные времена часто выглядели виньетками на полях, случайным прекраснодушием. Теперь они кажутся в еще большей степени несвоевременными. Мы же знаем: когда мир в огне, когда чрезвычайное положение вот-вот введут, а все меры контроля ужесточат, не до изысков и книксенов. Смешно будет, если вторую волну пандемии не объявят, и описанная здесь риторика окажется частным случаем привычки к речевой и прочей агрессии. Потому что этот эпизод забудется, и все усилия по его документации будут напрасны. А хотелось бы, чтобы они спровоцировали большую работу человечества над собой.

Оксана Мороз
12 СЕНТЯБРЯ 2020