Александр Морозов
1.
Один из главных вопросов сегодня ? во что трансформируется «крымнаш»? Крымнаш ? это взвесь, поднятая в воздух ударом кремлевского сапога о благодатную землю Крыма и Донбасса. Но в таком газообразном состоянии «крымнаш» долго висеть не может. Он должен принять либо какую-то форму целиком, либо распавшись на фракции. Принять форму «целиком», т.е. закуклиться и образовать базу «нового общества» ему не дает сама политика Кремля. Присоедини Путин Донбасс, общество могло бы замкнуться под санкциями, крепить границу и торжествовать победу над Западом. Выйди Путин из Донбасса, ? выведя оттуда всех желающих уйти вместе с российским присутствием, ? общество могло бы принять в себя и этих беженцев, замкнуться под санкциями и торжествовать победу. Люди Донбасса спасены, герои повстанцев с нами. И дальше федеральные каналы могли бы раз в неделю показывать телезрителю перебежчиков с той стороны, рассказывающих о зверствах батальонов СС на той стороне. Получилось бы, что Путин выполнил минские соглашения, а Запад вероломно поддерживает нацистов в Украине. Очевидно, что в этой схеме Путину была бы гарантирована полная поддержка со стороны населения. Тем более Крым-то ? наш! Остается крепить границу и готовиться к агрессии Запада.
Любое из этих решений позволило бы «крымнашу» начать принимать форму «новой нации». Но Кремль ? по неизвестной причине ? не в состоянии принять решение и продолжает «подвешивать» общественную эмоцию в маятниковом состоянии.
В Крымнаше с самого начала было три фракции. Во-первых, «партия войны» ? достаточно широкий спектр общественных групп и персонажей от военных и журналистов до обычных молодых мужчин, психологически готовых к тому, чтобы вступить в реальную войну с Западом. Точнее сказать, это общественное настроение поддерживает идею идти до конца, и если придется ? то и принять вызов войны. Во-вторых, «неагрессивные антизападники». Это гораздо более широкое общественное настроение, чем первое. Эти люди убеждены, что Запад нас всегда обижал, всегда был несправедлив. И происходящее только подтверждает это. Путин, с их точки зрения, рискует. Они понимают, что силы не равны. Но это только укрепляет их солидарность с Путиным. И, наконец, в-третьих, ? это «заложники крымнаша». Таких людей тоже много и это тоже существенная позиция. Может быть, эти люди и не уверены в том, что надо было именно присоединять Крым. Допустим, надо было его оставить подконтрольной Москве автономной непризнанной территорией и т.д. Но это их мнение не влияет на их лояльность. Они входят в состав взвеси, поскольку невозможно никуда спрыгнуть с подножки. Большинство из этих людей 15 лет были активными участниками путинского консенсуса. Покинуть его в этой ситуации невозможно по разным причинам.
2.
Все три фракции развиваются «своим ходом».
Что происходит с «неагрессивной фракцией»? В провинциальном городе сидит зрительница ТВ и по собственной инициативе пишет письмо Меркель: «Почему же вы нас так не любите?». Формируется настроение: да, кризис, да, весь мир против нас, Путину очень тяжело нас защищать. Формируется «рессентимент повторной переработки». С начала третьего срока в путинской риторике и ? в многократно усиленном виде ? на федеральных каналах накачивалась тема обиды на Запад за 90-е, за Сербию, за расширение НАТО. И на волне этого рессентимента захват Крыма прошел успешно. Теперь обрушились последствия: снаружи санкции, «русофобия», падение цены на нефть, внутри ? падение рубля, мрачные прогнозы. Неиндоктринированная часть «крымнаша» вынуждена пожирать повторно старый рессентимент, уже помноженный на новый. Из этого состояния не следует никаких агрессивных действий. Но из него следует нарастающее ожидание: если Запад нас так ненавидит, то от него можно ждать чего угодно, даже и войны. В этой схеме Путин выглядит как чрезвычайно сдержанный, умный политик, который идет на жертвы, лишь бы не было войны. Мы должны быть готовы на жертвы, лишь бы спастись от агрессии Запада, который хочет нас «расчленить».
Что происходит с «партией войны»? Она непрерывно и бесконтрольно крепнет. Она хочет не жертв, а победы. Она расползлась так, что даже трудно точно обозначить ее периметр. В нее включены и региональные ветеранские организации и военкоматы (через которые вербуются военные в Донбасс), и литераторы, быстро выпекающие большими тиражами книги для массового читателя об украинском фашизме, и многочисленные околовоенные центры, публикующие сценарии новой глобальной войны, и федеральные телеканалы (о которых даже Примаков еще полгода назад сказал, что градус телевизионной пропаганды too much, он таков, как будто страна готовится к войне), и такие деятели, как Сергей Миронов, которые едут в Донбасс и там публично заявляют, что украинский фашизм можно остановить только силой оружия, и тысячи людей, включенных во внешнеполитическую пропаганду, в работу с русскими диаспорами, и большая группа индоктринированных левых и правых публицистов и лидеров различных организаций, которые пропагандируют неизбежный развал Украины, отъем 6-7 регионов, «танки на Киев» и т.д. и т.п. И, конечно, весь этот периметр включает в себя сотни тысяч мужчин в провинции, которые искренне убеждены, что если начнется война, то мы победим. Об этом имеется даже специальная табличка:
Фракция «заложников» ? а это многомиллионная армия российского чиновничества, менеджеров, бюджетников ? просто имеет дело с быстро накатывающими последствиями, которые надо разгребать. Да, они «крымнаш», но они с изумлением смотрят на новостную линейку, производимую всей медиамашиной массовых СМИ. От нее приходится отстраняться, как от «партийной пропаганды» советского периода. При этом сохраняя лояльность.
3.
Вырастает ли из этого «крымнаша» новая нация? Очевидно, что нет. Вырастает ли нее новый «посткрымский консенсус», так называемое «новое путинское большинство»? Казенная цифра поддержки ? 84-87% ? говорит вроде бы о том, что «да». Но, на мой взгляд, дело обстоит сложнее. Внутри этой 87-процентной, еще не отвердевшей взвеси, «партия войны», несомненно, движется к лево-националистическому консенсусу, но это уже не путинский, а постпутинский консенсус. Именно глядя на эту «партию войны» и ее плоды, аналитики и в России, и за рубежом приходят к мысли, что после Путина может быть только «еще худший путин». Похожая ситуация и с «партией заложников». Они не оспаривают «крымнаш», но они, конечно, не понимают в целом замысла третьего срока Путина, с той же ясностью, с какой понимали предыдущий этап «восстановления вертикали». Фракция «повторной обиды» просто идет вслед за телевидением.
Но при этом все три фракции находятся в подвешенном состоянии, в ожидании какого-то «разрешения ситуации». Одни ждут перехода в стадию победоносной войны, другие ждут, что «путин» или «новый путин» прекратят «политику неопределенности», третьи ждут объявления о «принесении себя в жертву».
При этом все производят колоссальное количество слов. Если посмотреть с дистанции: в России идет напряженная публичная жизнь. Здесь надо вспомнить хорошую фразу: «Нет ничего более опасного, чем публичность без институтов». Результативные дебаты возможны только при определенной совокупности публичных институтов. Если их нет, то публичность превращается в ежедневное производство политического популизма. Причем производится он в значительной степени «сам». Кремль хотя и производит какие-то спорадические жесты, напоминающие попытки производства «государственной идеологии», но они настолько дискретны, что выглядят неуклюже и анекдотично. «Идеологию» сейчас производит сама эта «взвесь», неоформившийся окончательно «новый посткрымский консенсус».
4.
На мой взгляд, Путин не в состоянии управлять этим «посткрымским консенсусом». В этом консенсусе он не может вполне опереться ни на «партию войны» (она ждет явления «нового верховного главнокомандующего»), ни на партию заложников (которая ждет «пусть уж хоть Кудрин», «пусть уж хоть смена правительства!», «пусть уж хоть какой-то свет в конце тоннеля конфликта с миром»). Плотно он опирается только на «партию жертвы». То есть на ту часть «вечно женственной» русской души, которая сейчас сочувствует ему как человеку, которого «обижают большие». Для партии войны Россия ? это огромный медведь (как это изображено в пропагандистских карикатурах РИА Новости), а для «партии жертвы и жалости» мы ? маленькое хитрое животное, которое за счет изобретательного поведения спасает себя среди огромных монстров. Мы ? маленькие, и Путин не может бросить прямой вызов миру. Поэтому и можно одобрить все его «хитрости»: вежливых людей, гибридную войну, отказ публично признавать войска в Донбассе и даже «ложь самому себе ? не преступление, если речь идет о патриотизме». Иначе говоря, Путин, покинув стабильные воды «управляемой демократии» и пустившись в крымскую авантюру, перезапустил не только консенсус, но и свою функцию в нем. Он теперь больше не «эффективный менеджер во главе государства», а, скорее, прибегая к терминам абсолютизма, тот, кто «царствует, но не правит». Он теперь должен держаться на гребне волны популизма, стоя сразу на трех досках. Этот серфинг на трех досках мало кому хорошо удавался в истории. Понятно, что невозможно всерьез сравнивать режим Путина ни с советским режимом 30-х гг., ни с режимами корпоративистских государств Италии, Германии или Испании межвоенного периода. Если приглядеться к посткрымскому консенсусу и его трем фракциям и отчетливо увидеть невозможность Путина выбрать ни один из вариантов определенности, то легко заметить, что сам этот консенсус напоминает состояние сербского общества середины 90-х гг. Наше восприятие состояния сербского общества того времени сегодня уже детерминировано знанием дальнейшего ? бомбардировок Югославии, установления протектората над Косово и серии ошибок Милошевича накануне выборов 2000 года. Но накануне Дейтонских соглашений и вскоре после еще никто не знал ни дальнейшей стратегии Милошевича, ни будущей позиции Запада. Иначе говоря, речь идет сейчас не о том, что Путин ? это Милошевич, а только о глубоком типологическом сходстве сербского общества середины 90-х гг. и российского общества периода «постКрыма». Российское общество, поделившись на три фракции, начинает обволакивать различными идеологическими паттернами проблему Украины, примерно так же, как на ранней фазе распада Югославии сербские политики оперировали темой Хорватии. Структуры активной поддержки донбасских парамилитарных отрядов отчетливо напоминают структуры Сербской радикальной партии. Нельзя не видеть, что вся проблематика «положения русских» в Украине конструируется российской «партией войны» аналогично положению сербов в Хортавии и Боснии. Российский публичный дискурс поддержки Путина напоминает риторики «партии власти» Милошевича. А она обеспечивала ему убедительную электоральную поддержку в 1992, 1993 и вплоть до ноябрьских выборов 1996 года. Сербские политические историки, описывая эволюцию Милошевича, примерно как и в ситуации с Путиным, описывают переход от прагматической политики ? к идеологической. Вот описание, которое не может не показаться нам понятным: «На протяжении всех лет своего правления ? в этом как раз и заключалась тайна его успеха ? он виртуозно пользовался различными идеологическими личинами, примеряя их крайне избирательно, сообразно личному интересу... Даже военный конфликт в Косово и его эффектное завершение после незапланированной эскалации не являлись отступлением от этого макиавеллиевского образца... После агрессии НАТО политико-психологический портрет Милошевича претерпевает кардинальные изменения... Вместо смелой игры с различными политическими опциями (и их проигрыша) президент вдруг искренне поверил, что его предназначение ? в освобождении человечества от страшного мора, каковым являлся новый мировой порядок. Из верховного политического циника, технолога власти и нигилиста Милошевич превратился в «борца за идею». Между тем, под закат собственных дней и власти (летом 2000 г.) сложно сделаться Че Геварой или Фиделем Кастро. Эта метаморфоза президента никоим образом не воодушевила доминантный слой правящей политико-полицейско-деловой «элиты»... Милошевича в самый неподходящий миг постигла судьба актера, сжившегося со своей ролью, и художника, влюбленного в собственное произведение: он чересчур серьезно отнесся к предназначению, предопределенному ему магическим TV-зеркалом, и взаправду возомнил себя «предводителем свободолюбивого человечества всей планеты» (главный редактор журнала «Новая сербская политическая мысль» Дж.Вукадинович в статье «Сербия без Милошевича»).
Парадоксальным образом для России «Крым, включенный внутрь» разогревает ту же самую печку, что и для Югославии «Косово, выключенное из».
А это говорит о том, что и нынешним советникам Путина, и тем, кто собирается участвовать в обустройстве российской политики после Путина, сейчас надо анализировать не опыт классического тоталитаризма или корпоративных государств, а политическую историю Милошевича и сербского общества 90-х гг.
![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
